Пернилле Дисте, июнь 2008

О Мортене Харкете обычно пишут, что он "князь тумана". Но нас он не удивил туманными речами.

Над гулом голосов и звяканьем приборов звучит мужской голос. Он становится всё громче и быстро движется по ресторану. Тело, которому принадлежит голос, незаслуженно мускулисто. Незаслуженно? Да, незаслуженно. Потому что этот мужчина настаивает на том, что у него нет времени на тренировки. Он именно таким и родился — с мускулами, играющими под кожей.
Он останавливается у стола, в одном ухе у него гарнитура. Для абсолютного большинства черты его лица так же хорошо знакомы, как черты близкого родственника, хотя сам мужчина в действительности — незнакомец.
— Подожди немного, Силье, не уходи, — говорит Мортен Харкет. Он просто должен закончить эту историю. Потому что Мортен Харкет ни к чему не относится легкомысленно, даже к легким историям. Силье из звукозаписывающей компании получила эту благодарную работу штурманом, она должна заботиться о том, чтобы избегать подводных камней во время интервью. Мортен Харкет поворачивается ко мне, берет меня за руку и почти не реагирует, когда я в замешательстве опрокидываю стакан с водой. Он точно привык к тому, что крепко стоящие стаканы вдруг склоняются и падают перед ним ниц.
— Я сейчас закончу, — говорит он, снова поворачиваясь к Силье. Он продолжает нанизывать слово на слово с впечатляющим изобилием деталей.
Ни для кого не новость, что Мортен Харкет внимателен к деталям. В детстве он переворачивал каждый камень, чтобы посмотреть, что под ним. Он должен рассмотреть каждую мельчайшую деталь. Он и теперь поворачивает и выворачивает вещи, но сегодня он главным образом разбирает слова и предложения, используя язык как хирургический инструмент.
— Наш договор предусматривает, что после интервью ты перечитаешь свои собственные цитаты. Значит ли это, что ты первый раз думал говорить что-то понятное?
— Я прямо заявляю, что я никогда не рассуждаю туманно, никогда не развожу кашу. Я полностью готов к тому, что люди считают, что я так делаю. Это происходит прежде всего потому, что я двигаюсь к границам того, как мы привыкли понимать вещи. Как у большинства людей, у меня есть первичное представление о чем-то, в частности, то, как что-то выглядит или за что себя выдает. Первое, что я делаю — пытаюсь увидеть это "что-то" с другой стороны, и, возможно, даже с третьей. Чаще всего, мое общее представление об этом меняется. Когда я объясняюсь, я не могу не погружать слушателя на ту же глубину. Для многих это слишком. Им приходится выныривать за воздухом гораздо раньше, чем они начнут что-то понимать, в основном потому, что они не верят в то, что найдется это "что-то".
— Разве не печально, что тебя не понимают?
— Меня не понимают, и мне плевать на это. Очевидно, что тебя будут не понимать каждый раз, когда ты подвергаешь сомнению общепринятые представления. Я хочу только, чтобы было больше возможностей приблизиться к увлекательнейшим процессам понимания. Это естественно — хотеть защититься и скрыться от постороннего вмешательства. К тому же кто-то ведь может быть не согласен со мной явным образом. Именно этого мне больше всего не хватает.
Культурный уровень массовых коммуникаций примитивен. Стимулируются наши простейшие реакции. Будучи 30 лет в прессе, я вижу, что вы привносите поверхностность, но не глубину и развитие.
—Мы? Мне кажется, это не обо мне.
— Посмотрим. Нет форума для встреч за пределами таблоидов. Когда всё, что нам подают, это сравнение с жиром, солью, сахаром и ароматизатором в шоколадке Japp, мы становимся абсолютно стимулиремыми. Но мы не получаем питания, нас пичкают пустыми калориями.
Мортен Харкет, задумавшись, смотрит в одну точку в пространстве. Его невозможно смутить, невозможно сбить с толку, невозможно переубедить. Когда он только выходит на тропу — а он в этом процессе постоянно — твой язык как тупые ножницы не в состоянии перерезать нить разговора. Куда эта нить ведет — совершенно непредсказуемо, так же, как и откуда. Теперь ясно, что Мортен на пути к чему-то, возможно, к какому-то выводу, пониманию. На нашем пути лежит камень, который нужно перевернуть и повернуть.
— Слушай, — говорит он. — Я рассказываю о вещах таким образом, потому что всё другое было бы неточным, но я не хочу приходить к какому-либо заключению. Вопросы исходят от духа, тогда как ответы лежат в физическом мире, где всё относительно. Ответы находятся внутри собственных заданных определений. В этом и состоит конфликт между свободным человеком и религиями. Религиозными ответами человек присваивает себе право говорить от имени Бога. Это кощунственно по отношению к божьему промыслу и отдельно взятому человеку. Мы созданы удивляться. Проблема всех и каждого религиозного направления в том, что они все имеют проповедников, которые дают священные ответы, тогда как именно вопросы священны. Жизнь постоянно в движении, и всегда будет, потому что по-другому быть не может. Это основа жизни. Фотография ситуации — для меня хорошая картина ответа. Она совпадает с реальностью только с заданной перспективы и только в тот миг, когда сделана. На ответе должна быть дата.

Ни для кого уже не будет сюрпризом, что в свое время Мортен Харкет изучал теологию. Своим собственным рождением он начинает эру Человека Ищущего. Между прочим, есть группа его поклонников, которые убеждены, что он ниспослан Богом, чтобы спасти Землю. Но он протестующе качает головой, как он сам говорит, он — всего лишь он сам. Просто и ясно. Мортен Харкет говорит о произрастании и разведении, в то время как сам он наживает жирок как культивируемая произрастающая поп-звезда. Или наоборот. Но что такое звезда, в самом деле?
— Давай не будем тратить время на это слово.
— Ты знал, что будешь звездой, еще когда был ребенком?
— Подростком. Я знал, что стану звездой, которой мне суждено быть. Стать звездой для меня было достижимо, я только иногда удивлялся, почему.
— Похоже, для других это не было так очевидно? Например, для твоих одноклассников.
— Да. Надо мной жестоко издевались. Именно жестоко. Я чувствовал себя так, словно иду по пустыне. В конце концов, я научился плевать на это.
В детстве Мортен изобретал невероятнейшие истории, чтобы завоевать популярность. Одна из них была о том, что он поймал в лесу лося с помощью лассо. Эффект оказался прямо противоположен желаемому, другие ребята не впечатлились совершенно. Даже наоборот. Они стали, если это вообще было возможно, еще более скептически относиться к этому странному новичку из Конгсберга. С таким же успехом он мог прилететь с другой планеты. И, возможно, так и есть, если уж на то пошло.
Сегодня он мог бы воротить от прошлого нос, но в этом у Мортена Харкета нет нужды. И вообще, существует ли время на самом деле? Долгожданный, после Wild Seed, диск "Письмо из Египта", по словам Мортена, мог бы называться "Письмо из будущего".
— Что это Египет — это целиком на чувствах. Я написал эту мелодию, заглавную песню, в Египте примерно лет десять назад. Она просто пришла ко мне. Я послал поэту Уле Сверре сигналы мощностью 20 тысяч вольт. Позвонил и сказал: "Мне кое-что нужно!" Текст. Чувство. Через час из факса в отеле выползли стихи. Я написал музыку, сидя на краю кровати.
— А какое это имеет отношение к будущему?
— Считается, что древняя культура Египта происходит из будущего. Я к ней не имею никакого отношения, однако что-то эта культура во мне задевает. Но не знаю, что именно. И специально этого не ищу. То, что что-то значит для меня — это где мы сейчас и как мы встречаем свое собственное время. Конечно, иногда удается поймать что-то странное. Мой сейчас семнадцатилетний сын смог кое-что прояснить мне, когда ему было четыре. Тогда он говорил только на английском. "Папа! До того, как я стал ребенком, когда я был стариком, я не знал, что мне придется тут остаться", — сказал он. Я спросил, что он имеет в виду. Ну, он думал, что он просто вернется на время, что ему не придется жить тут много лет, снова вплоть до старости. В другой раз, когда ему было уже около шести, он спускался с чердака, остановился на полпути, осмотрелся вокруг и сказал: "Я — Бог". "Что ж", — ответил я, — "кто тогда я?" Он ответил: "Ты мой папа!", — и продолжил, — "Но ты у меня не один, папа. У меня еще много детей, но они уже умерли. Они состарились и умерли. Я должен стать совсем маленьким, чтобы навестить их, и поэтому я такой усталый сейчас".
— Ранее ты довольно свежо высказывался о возможности существования физического мира?
— Ты о той пресс-конференции во время UKA в Тронхейме? Я часто двигаюсь в пограничных зонах в таких вещах. Я нахожусь в самой неинтересной части культурного сообщества. В принципе, я считаю, что людям, забывшим свою любознательность, следует немножко встряхнуться. Что я и сделал в Тронхейме, показал средний палец банде журналистов, которые используют ценную систему коммуникации, общаясь ни о чем.
— Что ты им сказал?
— Что не верю, что физический мир существует в том виде, в котором он нам представляется. Кстати, о ни о чем. Это следует из логического заключения, которое касается концепции "ничего". Если ничего не существует в этом мире, то я не понимаю, как может существовать мир. Я могу понимать это только с одной позиции, что всё в мире — это дух. Физическая масса не может объяснить саму себя. У нас нет никаких доказательств ее существования, мы просто знаем, что мы живем в ней, но это ничего не говорит о нашем знании, кроме того, что объекты, нас окружающие, абсолютны. "Ничто" — это концепция, изобретенная человеком, и поэтому идея "ничего" — творение духа. Я бы даже сказал, что существует наше отношение к миру, тогда как наш физический мир является иллюзией.
— Что же тогда такое песня? Ничего?
— Настоящая песня — это индвидуальность. Сущность. Она ни что не похожа. Я должен открыться, войти в нужное для прослушивания настроение, чтобы воспринять музыку. Так я это переживаю. Я не могу гордиться тем, что написал песню, потому что не чувствую, что это я ее написал. Но я могу быть гордым за песню и то, как я справился с ее исполнением. Нельзя измерить время, между тем, когда песни еще нет, и тем, когда она уже есть, то есть с того момента, как ты еще не осознаешь эту сущность до момента осознания ее. Это созидательный миг, когда приходит осознание и можно двигаться дальше. Для меня это, наверное, показатель того, как всё становится сущим. Весь наш мир идет от небытия к бытию.
— Что же ты хочешь, чтобы нам рассказали твои духовные сущности?
— Они не мои. Любые коммуникации между людьми проходят через разные формы языка. С самого рождения ты естественным образом подготовлен для восприятия музыки, так же, как и к осязанию. Это есть в каждом из нас.

Когда a-ha в 1985 году писали норвежскую поп-историю, заняв первое место в чарте Биллборда в США, я работала журналистом в иллюстрированном журнале "Сейчас". Редакция ликовала. Это было как победа на Евровидении, Рождество, Новый год и 17 мая одновременно. Мы кинулись читать VG и Dagbladet, которые поздравляли ребят из Норвегии крупными заголовками жирным шрифтом: "a-ha на самой вершине в США", — писала VG. "Случилось чудо. Мы "number one" в США. Норвегия на вершине впервые в поп-истории", — кричат Магне Фурухольмен, Мортен Харкет и Пол Воктор (фото) в телефонную трубку из Лондона".
— После этого ничего подобного уже не было. Но случилось так много всего, и эти незначительные и великие мгновения рассказывают о невероятно многом, — говорит Мортен, когда оглядывается на свою карьеру.
Как журналист, ранее я уже предпринимала тщетные попытки обратить внимание Мортена на себя. Совершенно безуспешно, вплоть до сегодняшнего дня. Самая первая неудача постигла меня во время "Ta sjansen" в Холменколлене в 1985-м, том же году, когда группа возглавила хит-парады всего мира. a-ha должна была принимать участие в ТВ-шоу, и меня направили в Коллен, чтобы поймать Мортена Харкета, то есть остановить его у артистического выхода и попросить об интервью.
Я ждала почти два часа, нервы были на пределе. И вот, в конце концов, вижу вдалеке, он идет. Я рысью бегу к нему и кричу: "МАГНЕ! МАГНЕ!". "Господи", — думаю, — "Это невозможно". Я ведь прекрасно знала, что стояла тут и ждала не Магне Фурухольмена! Мортен остановился и ответил: "Да", но никакого интервью не было.
Мортен, конечно, этого эпизода не помнит. Он смеётся.
— Наверняка я тогда подумал, что это просто забавно.
С того раза Мортен Харкет действительно поставил мировой рекорд в беге от женщин. Каково ему быть одним из секс-символов современности? В книге об a-ha "The Swing of Things" Яна Омдала, он описывает это так: "Я слушаю всё это о секс-символе уже тридцать лет, и отвечаю тем, что смотрю на девушек как на сексуальные объекты. Конечно, встречаются и личности, но девушки всё равно сексуальные объекты. Их может быть невероятно много, но я всегда рассматриваю их с точки зрения мужчины, и наслаждаюсь этим. Они могут сколько угодно кричать и орать, но я всё равно буду разглядывать их попы".
— Много перца ты схлопотал за эти слова?
— Вообще не схлопотал. Но сейчас я и не читаю то, что обо мне пишут в прессе. У некоторых девушек попа гораздо интереснее, чем личность. Конечно, бывает и наоборот. Но я никогда не встречал парней, попа которых была бы интереснее! Я считаю, что у меня очень хороший контакт с девушками. Естественно, это совсем не так, как с мужчинами. У девушек совсем другой логический подход. Для парней один плюс один — это два. У девушек это может стать три.
— Это нужно объяснить подробнее.
— Один плюс один может означать любовные отношения — семья, дети.
— У тебя ведь у самого целая куча детей?
— Целая куча? У меня ведь всего четыре. Пока.
— Будут и еще?
— Это человек сам не решает.
— Совершенно не согласна. Вы пытаетесь завести детей?
— Что происходит, то происходит.
— Инес беременна?
Задаю этот вопрос в пылу, захваченная разговором. Спрашиваю из любопытства, конечно. Исключительно из любопытства. Мортен весело смеётся.
— Ты думаешь, я собираюсь отвечать тебе на этот вопрос?
— Но как у тебя хватает времени и на детей, помимо всего прочего?
— В отношении детей я становлюсь всё более и более бескомпромиссным. Раньше я ставил слэш между семьей и свободным временем. Это было вот так.
Мортен пишет в моем блокноте: "Семья/свободное время и работа".
— Но потом понял, что это совершенно неправильно. Теперь я переместил слэш так, что получается семья слэш работа и свободное время. Это значит, что на детей и Инес я теперь точно так же планирую время, как на работу.
У Мортена Харкета трое детей от первого брака со шведкой Камиллой Малмквист Харкет. Потом его следующая — гражданская — жена, Анне Метте Ундлиен, родила ему дочь. Отношения продолжались пять лет.
— Это были очень хорошие отношения, но в конце концов мы просто переросли друг друга.
— Она говорила, что ты постоянно пытался ее поучать.
— Хм. Мне бывает обидно видеть, что способности и возможности других людей не используются, и приходится бороться с собой, чтобы не вмешиваться в процесс. Но мне не кажется, что я давлю на кого-то. Анне Метте получила много хорошего от наших отношений, в том, прежде всего, где она смогла себя проверить и развить какие-то свои стороны, которые она раньше в себе не замечала. Например, она избавилась от своих фобий, от страха перед водой и рептилиями. Видели бы вы, как она боялась воды, но закончилось это тем, что она получила сертификат ныряльщика и плавала на большой глубине, там, где раньше ей было страшнее всего.
— А как ты победил ее боязнь змей?
— Как уже было сказано, она сама это сделала. Во время одного путешествия со скалы на Анне Метте свалилась ядовитая змея и стала нападать на нее. Змея висела у нее за спиной, но Анне Метте быстро отреагировала. Увернулась. Чемпионка Норвегии в легкой атлетике, знаешь. Несмотря на этот случай, и немного благодаря ему, она в каком-то роде излечилась от этой фобии. Он сработал, видимо, как моментальная шоковая терапия.

Мортен расслабленно откидывается на стуле и стучит себя по животу. Время немного перекусить. Он хочет сыра. Желательно козьего. Много козьего сыра. И, наверное, салат. Хочет он салат с авокадо? Это спрашивает официант.
— Нет, не авокадо. Не хочу.
— Но он такой вкусный!
— Да. А есть еще много хороших девушек, которых у меня не будет. К сожалению для меня. Жизнь — это долгая борьба с искушениями. Но тут ты не выйдешь в ту же дверь, в которую вошел.
— Тебе чего-то в твоей жизни не хватает?
— Не обязательно в моей жизни. Но мне не хватает единства. Кто такой Ула Нурманн (так норвежцы называют самих себя — прим.перев.)? Почему именно нам позволено распоряжаться этой страной в будущем? Мне кажется, мы должны это заслужить.
— А мы не заслуживаем?
— Нет. Как мы можем позволять себе просто существовать? Я очень верю в способности, которые есть в людях. В этом смысле у меня много талантов разной направленности, прежде всего, это касается того, что я вижу это и осознаю. И это, я уверен, касается многих других, не только меня. Мы знаем намного больше, глубоко внутри, чем мы думаем, что знаем. Нам нужно отважиться содрать покров с некоторых вещей, чтобы суметь принять это искусство.
— И под этой "вещью" в связи с этим, я подозреваю, ты имеешь в виду "вещи"?
— Да. Общий знаменатель — это денежная система, с который мы все в отношениях. Это довольно примитивно придуманная материальная система, если посмотреть, как много ценного в этой жизни не берется в расчет. Производство природой деревьев сегодня не исчисляется в деньгах, только в бревнах, траспортировке и обработке. Так же, как и ценность хороших детских садов, хороших учителей и так далее. Что может быть ценнее для тебя, чем благополучие твоего ребенка? Чтобы дышать чистым воздухом, и чтобы твой ребенок в будущем дышал чистым воздухом, ты должен отказаться от других вещей. И тут я имею в виду вещи.
То, от чего Мортену Харкету пришлось отказаться из-за своей фантастической карьеры, это время. Ему не хватает времени, чтобы прочувствовать его. Времени, чтобы просто быть самим собой. Именно просто.
Также целиком он отдал свое время, чтобы отправить нам письмо из Египта.

Перевела с норвежского Лил.