Поп-музыка и душа

Алф Мариус Опсал, 12 мая 2012

Где мы находимся? В туре с Мортеном Харкетом. Утро субботы. Знает ли он сам, какой сегодня день? Днем раньше ему казалось, что он в Берлине, но, по правде говоря, он ошибался. Он принял душ, натянул джинсы Diesel, темный джемпер, носки. У него угловой номер в Hyatt Regency Dusseldorf, с видом на город. В его движениях есть что-то от Элвиса. Это показное? Или он таков на самом деле, стал таким? Он подходит к окну у кровати, окидывает взглядом реку, старые доки, рестораны.

— Никогда не помню городов, не помню концертных площадок, — говорит он в задумчивости, — Ну, Aльберт-Холл я помню.

Человек, затерявшийся в туманах. Поп-звезда №1 в Норвегии.

Канун нового, 1986 года: a-ha три вечера подряд выступают в Альберт-Холле. Первый концерт прошел в австралийском Перте, в июне. Потом они побывали всюду. В Японии, Штатах. Концертный зал Radio City Music Hall в Нью-Йорке, аншлаг.120 концертов за полгода. Их было не остановить.

Пять лет спустя, 1991 год: гигантская сцена, стадион «Маракана» в Рио-де-Жанейро, 198.000 человек, что может произойти при таком столпотворении? Любовь, празднование дней рождения, появление на свет, смерть. Рекорд по-прежнему не побит. Что помнит он сам? Он помнит, что пошел дождь, он помнит, как они там стояли – он сам, Пол и Магне, так далеко друг от друга.

Сейчас: он заходит во вторую комнату, напоминающую гостиную, — в эти сутки она будет служить ему домом: кровать, стол, на котором немного фруктов, остатки завтрака, минеральная соль, книга в мягкой обложке, где прочитаны первые тридцать страниц. «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова. Дело идет тяжеловато, с детективами во время тура попроще. К примеру, что-нибудь Ю Несбе. Музыка? Практически никогда. После концертов – прямиком в отель.

— Одного достаточно. Один человек, и свободы как ни бывало.
— Тебе бывает одиноко?
— Нет, — отвечает он, — В собственном обществе я не испытываю одиночества.

Расстояние. Ни Пола, ни Магне. Только он сам, три музыканта, техперсонал. Пора отправляться дальше, сначала в Берлин. Затем в Бельгию, Англию. Потом в Южную Америку.

Мерседес с затемненными стеклами. Себастиан, телохранитель и шофер в одном лице, стоит у выхода вместе с Инго (оба немцы, выполняют одну и ту же работу). Менеджер Харальд Виик выписывается из отеля.

Своего рода репортаж о похождениях рок-звезды, с опозданием на 27 лет? Ничуть. По России он летал на частном самолете, на сцену бросали дорогие букеты. Нигде его не оставляют в покое. Здесь, в лобби отеля: большинству за 30, в основном это женщины, кому-то далеко за 40, они протягивают фотографии, старые альбомы a-ha, одна из них – футболку; он моложе, возможно, около 25.

Видит ли он себя со стороны? Солнцезащитные очки, они отдаляют его от окружающего мира.

В Бонне. Черный автомобиль останавливается перед входом в Ботанический сад. Профессор Эберхард Фишер (седоволосый, невысокий) и его ассистентка, доктор Доротее Килман (стеснительная, щеки горят), оба ученые, назвали в его честь растение, которое обнаружили в Руанде. Орхидею Liparis Harketti.

Доротее была на двух из четырех прощальных концертов a-ha в Oslo Spektrum, в декабре 2010 года. Сейчас мы в оранжерее, и она быстрым шагом направляется к нам, подыскивает слова, что можно сказать? Подходит он, она может дотронуться до него, если пожелает.

Орхидеи. Детская, в Гулхелле, что в Аскере, дома у отца Рейдара (главврача) и матери Хенни Катарины (преподавателя); комната, заполненная орхидеями; он обожал их в 11-14 лет, не мог насмотреться.

Он стоит в зеленом влажном лесу, стеклянной комнате. Позади него Харальд Виик: «Ты бы видел его в Амазонии, когда он носился за бабочками». Мортен: «Смотри-ка. Эта южноамериканская. А вон та – азиатская». Тут взгляд его падает на другую, высоко подвешенную, орхидею, корни которой болтаются прямо в воздухе. Он спрашивает: «А откуда она получает питание?» Взгляд по-прежнему направлен вверх, по-учительски доброжелателен. «У нее нет листьев, не так ли? Как же тогда быть с фотосинтезом? Только посмотрите на нее. Фотосинтез происходит благодаря корням. Прямо на поверхности камней, прямо на коре. Она преобразует органический материал в землю, в том числе и для других растений». Для них, он делает это для них, чтобы показать, что ему не безразлично. Встает между профессором и Доротее, обнимает их за плечи. Улыбается прямо в камеру.

Жир. Итальянский ресторан в Дортмунде (Piazza Navona). Инго предпочитает Кельн. Болтовня о футболе. Тишина, никого, не считая нескольких человек, сидящих и обедающих за столиком у окна. Белое вино и пиво, суббота, приятная атмосфера. Инго смотрит на Мортена, отрезающего жир с куска ветчины.

— Не любишь жира, — комментирует Инго, это своего рода вопрос.
— Да нет, — отвечает Мортен, приветливо глядя на Инго, — Правда, свиной не люблю.
— Почему?
— Растительный жир. И масло, и дамы с жирком – вот это хорошо.
— Точно, — говорит Инго.
— С жирком в тех местах, где полагается.
Дружба. За автографом подходит официант, кладет на стол книгу, открывает на нужной странице. Мортен пишет «С наилучшими пожеланиями», передает книгу дальше, просит всех остальных расписаться.

— К этому можно привыкнуть?
— Нет.

Неловкая пауза: дело не обязательно в том, что произносится, скорее в том, что остается невысказанным.

Соседний столик: высокий блондин примерно 50 лет подходит, протягивает одну их фирменных салфеток ресторана и просит: «Для моей сестры».



Надеваются солнцезащитные очки. В багажнике: торт в подарок от немки, комиссара полиции, белая сумка, направление на Берлин. Все в тех же очках, он усаживается на заднее сидение, идет дождь. Дальше: он начинает отвечать на вопрос, но переключается на что-то совершенно другое. За одну мысль цепляется следующая. Скорее монолог, чем диалог. Впереди сидит молчаливый Инго, машина несется быстро – 150-160 километров в час. Рядом с ним: Харальд Виик, в ушах наушники, музыка – он знаком с манерой босса отдаваться потоку сознания. Косяк золотых рыбок на глубине десяти метров? Нет, погоди: маска с трубкой, он выше, у поверхности воды, он смотрит вниз – гарпун врезается в косяк рыбы. Или: представь себе пулю, выстрел из ружья, мишень ныряет, уворачивается. Инстинкт, интуиция. Пуля опережает звук. Как такое возможно? Так устроена природа. И это – часть нас, часть тебя и меня. «Нечто», воспринимаемое в трех измерениях. Мир двухмерен, но кажется трехмерным, как в кино.

Вот, что он хочет сказать: «Ничто» и «нечто» — разные вещи. Невозможно, чтобы они существовали одновременно. Либо единственно существующим является «ничто», либо все представляет собой «нечто». Я считаю, что «нечто» — повсюду. Мне кажется, это «нечто» — форма, которую принимает сознание, и, соответственно, сознание присутствует во всем, в природе, в органической материи – не только в людях, но и камнях, песке, морской воде.

— Как насчет Бога?
— Меня больше интересует то, что нам известно, выводы, которые мы можем из этого сделать, нежели рассуждения о том, есть ли Бог. Мне хочется найти язык более универсальный, чем язык религии. Язык, позволяющий обсуждать эту тему с кем угодно, независимо от того, верующий это или нет.

Пейне, маленький городок. Остановка, чтобы заскочить в туалет, размяться. Он просит найти шарф, прохладный ветерок. Голос: все без конца говорят, но когда он поет, наступает тишина. Что-то божественное.

Харальд Виик достает из багажника несколько сумок: все то, что им передали, подарки фанатов, что-то придется выбросить, невозможно взять с собой совершенно все. Он протягивает пару шарфов: «Сгодятся?»

Достается роман под названием «Переезд в Осло», написан Татьяной, отпечатан в собственном издательстве, тщательно оформлен, с рисунками, в нем рассказывается о женщине, которая не может выбросить норвежца из головы, и хоть она теперь и замужем, отправляется в Осло за своей мечтой.
— Послушайте, — говорит  Виик.
Он подходит к нам, сначала читает про себя, потом вслух. Возвращает книгу.
— Надо показать Инес.
Инес; подруге.

Презенты фанатов. Едем по Германии. Ветряные мельницы, поля, города. В Берлине темно и сыро, почти все покинули машину. Позже: спускаемся в очередной подвал, потом по лестнице наверх, заходим в гримерку. Он бывал здесь раньше? Этого он не помнит. Дверь запирается. Снова предоставлен сам себе. Театральное освещение, диван, гитара. Вновь что-то напоминает Элвиса – рубашка, верхние пуговицы расстегнуты.

— Смотри. Попробуй-ка  — говорит он, протягивая гитару.

Входит Клео, тур-менеджер: «Что будешь есть?» «Мясо. Овощи». Кроме того, ему приносят паприку, но от нее он отказывается. Паприка перебивает вкус остальных овощей, ему хочется чего-нибудь другого. Он достает небольшую коробочку с морской солью, посыпает.

— Ты рад предстоящему концерту?
— Да, — отвечает он после небольшой паузы, — Если не возникает технических проблем, тогда все прекрасно – остается получать удовольствие.
— А если нет?
— Тогда начинается мучение. Мне будет тяжело, хотя я справлюсь и выступлю так, что никто ничего не заметит.

Приносят еду, а с ней и пару конвертов от немецких фанатов, Клео оставляет их на столе. Он открывает первый, в нем несколько ручек, рассматривает их: «Отличные». Открывает второй конверт, там фотография какой-то женщины, он и ее некоторое время разглядывает, прежде чем отложить подарки в сторону.

За кулисами, незадолго до начала. Он встречается с остальными музыкантами, обнимает их. Внутрь, затем наверх: 3000 берлинцев вскочили на ноги, топот, аплодисменты. Звук бьет по ушам, как торнадо – это работа, которая превращается в мучение. Он ходит взад-вперед по краю сцены, жмет руки.

Афтепати. Музыканты, кто-то из представителей лейбла, коллеги, помнит ли он их? Они его уж точно помнят. Он проводит в помещении четверть часа («То, что говорится, не всегда важнее всего, у меня глаза на затылке».) Он стоит в самой глубине комнаты, говорит с темноволосой женщиной.

Время идет к часу ночи: на улице, под дождем, 300 фанатов образовали полукруг. Выходит Себастиан с зонтом, поставлены заграждения, взрослые превратились в подростков, вспышки освещают ночь.

Пора спать? Он пытается почитать, в окна проникает свет уличных фонарей. Он подкладывает подушки под занавески, чтобы затемнить комнату.

На следующий день: Поспать почти не удалось, он чувствует усталость, но вид у него свежий. Завтракает, достает IPad, показывает сделанные фотографии, на них сад дома, в Аскере, несколько бабочек, одна из них на цветке. На другой – новогодняя елка в огоньках в заснеженном саду, на следующей – дети, ягода малины. «Глянь-ка на цвет», — говорит он.

В самолете: он засыпает, отвернувшись лицом к окну. Мимо проходит стюардесса.

— Обернись, — произносит чей-то голос, — в нескольких рядах позади нас. Тот, в очках.

Перевела с норвежского Мария Михайлова.


Источник: Dagens Naeringsliv


mortenharket.ru закрыть окно